Неточные совпадения
Не
знали, кого
и как судить, не могли согласиться, что считать
злом, что
добром.
—
И только обманули меня тогда
и еще пуще замутили чистый источник в душе моей! Да, я — жалкий подросток
и сам не
знаю поминутно, что
зло, что
добро. Покажи вы мне тогда хоть капельку дороги,
и я бы догадался
и тотчас вскочил на правый путь. Но вы только меня тогда разозлили.
Это человек опытный, себе на уме, не
злой и не
добрый, а более расчетливый; это тертый калач, который
знает людей
и умеет ими пользоваться.
— Нейдут из тебя слова-то. Хорошо им жить? — спрашиваю; хороши они? — спрашиваю; такой хотела бы быть, как они? — Молчишь! рыло-то воротишь! — Слушай же ты, Верка, что я скажу. Ты ученая — на мои воровские деньги учена. Ты об
добром думаешь, а как бы я не
злая была, так бы ты
и не
знала, что такое
добром называется. Понимаешь? Все от меня, моя ты дочь, понимаешь? Я тебе мать.
— Да, Верочка, после так не будет. Когда
добрые будут сильны, мне не нужны будут
злые, Это скоро будет, Верочка. Тогда
злые увидят, что им нельзя быть
злыми;
и те
злые, которые были людьми, станут
добрыми: ведь они были
злыми только потому, что им вредно было быть
добрыми, а ведь они
знают, что
добро лучше
зла, они полюбят его, когда можно будет любить его без вреда.
Губернатор Курута, умный грек, хорошо
знал людей
и давно успел охладеть к
добру и злу. Мое положение он понял тотчас
и не делал ни малейшего опыта меня притеснять. О канцелярии не было
и помину, он поручил мне с одним учителем гимназии заведовать «Губернскими ведомостями» — в этом состояла вся служба.
После тюрем, арестантского вагона
и пароходного трюма в первое время чистые
и светлые чиновницкие комнаты кажутся женщине волшебным замком, а сам барин —
добрым или
злым гением, имеющим над нею неограниченную власть; скоро, впрочем, она свыкается со своим новым положением, но долго еще потом слышатся в ее речи тюрьма
и пароходный трюм: «не могу
знать», «кушайте, ваше высокоблагородие», «точно так».
Потому что они не имели возможности даже
узнать хорошенько, в чем
зло и в чем
добро…
Время проходит. Исправно
Учится мальчик всему —
Знает историю славно
(Лет уже десять ему),
Бойко на карте покажет
И Петербург,
и Читу,
Лучше большого расскажет
Многое в русском быту.
Глупых
и злых ненавидит,
Бедным желает
добра,
Помнит, что слышит
и видит…
Дед примечает: пора!
Сам же он часто хворает,
Стал ему нужен костыль…
Скоро уж, скоро
узнаетСаша печальную быль…
— Да, — произнес он, — много сделал он
добра, да много
и зла; он погубил было философию, так что она едва вынырнула на плечах Гегеля из того омута,
и то еще не совсем; а прочие знания, бог
знает, куда
и пошли. Все это бросилось в детали, подробности; общее пропало совершенно из глаз,
и сольется ли когда-нибудь все это во что-нибудь целое,
и к чему все это поведет… Удивительно!
— Я тоже не
знаю, почему
зло скверно, а
добро прекрасно, но я
знаю, почему ощущение этого различия стирается
и теряется у таких господ, как Ставрогины, — не отставал весь дрожавший Шатов, —
знаете ли, почему вы тогда женились, так позорно
и подло?
— Вы атеист, потому что вы барич, последний барич. Вы потеряли различие
зла и добра, потому что перестали свой народ
узнавать. Идет новое поколение, прямо из сердца народного,
и не
узнаете его вовсе ни вы, ни Верховенские, сын
и отец, ни я, потому что я тоже барич, я, сын вашего крепостного лакея Пашки… Слушайте, добудьте бога трудом; вся суть в этом, или исчезнете, как подлая плесень; трудом добудьте.
Малюта взглянул на царевича таким взглядом, от которого всякий другой задрожал бы. Но царевич считал себя недоступным Малютиной мести. Второй сын Грозного, наследник престола, вмещал в себе почти все пороки отца, а
злые примеры все более
и более заглушали то, что было в нем
доброго. Иоанн Иоаннович уже не
знал жалости.
Акулька-то стала, словно испужалась сначала, а потом поклонилась ему в пояс, да
и говорит: «Прости
и ты меня,
добрый молодец, а я
зла на тебя никакого не
знаю».
Ужиная, они все четверо пилили меня своими языками, вспоминая вольные
и невольные проступки мои, угрожая мне погибелью, но я уже
знал, что все это они говорят не со
зла и не из
добрых чувств, а только от скуки.
И было странно видеть, какие они пустые
и смешные по сравнению с людьми из книги.
— Только ты не думай, что все они
злые, ой, нет, нет! Они
и добрые тоже, добрых-то их ещё больше будет! Ты помни — они всех трав силу
знают:
и плакун-травы,
и тирлич,
и кочедыжника,
и знают, где их взять. А травы эти — от всех болезней, они же
и против нечистой силы идут — она вся во власти у них. Вот, примерно, обает тебя по ветру недруг твой, а ведун-то потрёт тебе подмышки тирлич-травой,
и сойдёт с тебя обаяние-то. Они, батюшка, много
добра делают людям!
— Вот — умер человек, все
знали, что он —
злой, жадный, а никто не
знал, как он мучился, никто. «Меня добру-то забыли поучить, да
и не нужно было это, меня в жулики готовили», — вот как он говорил,
и это — не шутка его, нет! Я
знаю! Про него будут говорить
злое, только
злое,
и зло от этого увеличится — понимаете? Всем приятно помнить
злое, а он ведь был не весь такой, не весь! Надо рассказывать о человеке всё — всю правду до конца,
и лучше как можно больше говорить о хорошем — как можно больше! Понимаете?
Свекор не отнял их
и сказал: «Ну, так ладно!» У Степана Михайлыча была чуткая природа, мы уже
знаем это; он безошибочно угадывал
зло и безошибочно привлекался к
добру.
— Нет, уж это, — говорит, — мне обстоятельно известно; вы даже обо мне никогда ничего не говорите,
и тогда, когда я к вам, как к товарищу, с общею радостною вестью приехал, вы
и тут меня приняли с недоверием; но Бог с вами, я вам все это прощаю. Мы давно знакомы, но вы, вероятно, не
знаете моих правил: мои правила таковы, чтобы за всякое
зло платить
добром.
— Неправда-с, — воскликнул, возвышая голос, генерал, причем
добрые голубые глаза его хотели сделаться
злыми, но вышли только круглыми. — Неправда-с: вы очень хорошо
знаете, о чем я вас спрашиваю,
и отвечаете мне вздор!
— Нет, — сказал русский. — Ведь вы
знаете, что богатых сажают в тюрьму лишь тогда, если они сделают слишком много
зла и не сумеют скрыть это, бедные же попадают в тюрьмы, чуть только они захотят немножко
добра. Вы — счастливый отец, вот что я вам скажу!
Поэтому чрезвычайно важно для нас
знать, каковы понятия этой толпы о
добре и зле, что у ней считается за истину
и что за ложь.
— Я, брат, — говорил он, — вес жизни
знаю —
и сколько стоит человеку фунт
добра и зла! А тебе сразу счастье пришло, вот я тебя поставил на место
и буду толкать до возможной высоты…
— Помяни, господи, игумна Моисея
и воздай ему сторицей
добром за
зло! — вслух молился Арефа. — По его злобе
и неистовству не
знаю, куда главу преклонить.
По обеим сторонам крыльца церковного сидели нищие, прежние его товарищи… они его не
узнали или не смели
узнать… но Вадим почувствовал неизъяснимое сострадание к этим существам, которые, подобно червям, ползают у ног богатства, которые, без родных
и отечества, кажется, созданы только для того, чтобы упражнять в чувствительности проходящих!.. но люди ко всему привыкают,
и если подумаешь, то ужаснешься; как
знать? может быть чувства святейшие одна привычка,
и если б
зло было так же редко как
добро, а последнее — наоборот, то наши преступления считались бы величайшими подвигами добродетели человеческой!
Добрая ли она была или
злая, она не
знала и не решила, но то, что она была не порядочная женщина, не comme il faut, не леди, как говорила себе Марья Павловна, это она увидала с первого знакомства,
и это огорчало ее.
«Что ж я,
добрее отца?» — спрашивал себя Артамонов
и недоумевал, не
зная —
добрый он или
злой?
Тетерев. В этом случае вы
знаете больше, чем я. А не
знаете ли вы, кстати, вот чего: следует платить
добром за
зло или не следует? То есть, проще говоря, — считаете вы
добро и зло равноценными или же нет?
Федя. Семейная жизнь? Да. Моя жена идеальная женщина была. Она
и теперь жива. Но что тебе сказать? Не было изюминки, —
знаешь, в квасе изюминка? — не было игры в нашей жизни. А мне нужно было забываться. А без игры не забудешься. А потом я стал делать гадости. А ведь ты
знаешь, мы любим людей за то
добро, которое мы им сделали,
и не любим за то
зло, которое мы им делали. А я ей наделал
зла. Она как будто любила меня.
Наталья Федо<ровна>. Напротив! вот я третьего дни целый час спорила с дядюшкой, который утверждал, что Арбенин не заслуживает названия дворянина, что у него
злой язык
и так далее… А я
знаю, что Арбенин так понимает хорошо честь, как никто,
и что у него
доброе сердце… он это доказал многим!..
Надя. Мне досадно. Я ничего не понимаю. Кто же прав? Дядя говорит — он… а я не чувствую этого! Он
добрый, дядя? Я была уверена, что он
добрый… а теперь — не
знаю! Когда он говорит со мной, мне кажется, что я сама
злая и глупая… а когда я начну думать о нем…
и спрашивать себя обо всем… ничего не понимаю!
Матрена. Ничего я, мать, не
знала и не ведала… Слеп, видно, материнской-то глазок на худое в детках. Как бы не у матери родной, а у свекрови
злой жила, так не посмела бы этого сделать. Хошь тоже много спасибо
и добрым людям: подвели, может, да подстроили…
— Послушайте, господин бог!
Как вам не скушно
в облачный кисель
ежедневно обмакивать раздобревшие глаза?
Давайте —
знаете —
устроимте карусель
на дереве изучения
добра и зла!
К чему бы жизнь ни вынуждала,
И даже разницы путем
Не
зная меж
добром и злом,
Я по теченью плыл сначала,
Лишь гордость иногда спасала…
И по морщинам старика,
Как тени облака, слегка
Промчались тени черных дум,
Встревоженный
и быстрый ум
Вблизи предвидел много бед.
Он жил: он
знал людей
и свет,
Он
злом не мог быть удивлен;
Добру ж давно не верил он,
Не верил, только потому,
Что верил некогда всему!
А теперь —
знаю: Черт жил в комнате Валерии, потому что в комнате Валерии, обернувшись книжным шкафом, стояло древо познания
добра и зла, плоды которого — «Девочки» Лухмановой, «Вокруг света на Коршуне» Станюковича, «Катакомбы» Евгении Тур, «Семейство Бор-Раменских»
и целые годы журнала «Родник» я так жадно
и торопливо, виновато
и неудержимо пожирала, оглядываясь на дверь, как те на Бога, но никогда не предав своего змея.
Если люди не занимаются исследованиями, а если
и занимаются ими, но не успевают в них, то пусть они не отчаиваются
и не останавливаются; если люди не расспрашивают просвещенных людей про сомнительные вещи, которых они не
знают, а если,
и расспрашивая, они не делаются более просвещенными, — пусть они не отчаиваются; если люди не размышляют, а если
и размышляют, но не могут ясно понять, в чем сущность
добра, — пусть они не отчаиваются; если люди не различают
добра от
зла, а если
и различают, но не имеют ясного о нем представления, — пусть они не отчаиваются; если люди не делают
добро или, если
и делают, не отдают ему всех своих сил, — пусть они не отчаиваются: то, что другие сделали бы в один раз, они сделают в десять; то, что другие сделали бы в сто раз, они сделают в тысячу.
Когда в раздумьи не
знаешь, что хорошо, что дурно, нужно уйти из мира; только забота о суждении мира мешает видеть то, что
добро и что
зло. Уйди из мира, то ecть войди в себя,
и уничтожится всякое сомнение.
Но если я сам твердо
знаю, в чем
добро и зло, понимаю, что
зло для меня только то дурное дело, если я сам его сделаю, — если я
знаю это, то никакой
злой человек не может повредить мне.
«Соблазнам должно прийти в мир», — сказал Христос. Я думаю, что смысл этого изречения тот, что познание истины недостаточно для того, чтобы отвратить людей от
зла и привлечь к
добру. Для того, чтобы большинство людей
узнало истину, им необходимо, благодаря грехам, соблазнам
и суевериям, быть доведенными до последней степени заблуждения
и вытекающего из заблуждения страдания.
Взрослые
и дети,
добрые и злые, честные
и мошенники — одним словом, все уважали его
и знали ему цену.
Женился Федор Меркулыч. Десятилетний Микитушка на отцовской свадьбе благословенный образ в часовню возил
и во все время обряда глаз с мачехи не спускал. Сам не
знал, отчего, но с первого взгляда на нее невзлюбила невинная отроческая душа его розовой, пышно сияющей молодостью красавицы, стоявшей перед налоем рядом с седовласым его родителем. Сердце вещун —
и добро оно чует,
и зло, особливо в молодых годах.
— Давно я его
знаю, — нахмурившись
и злобно глядя в сторону, сказал Никифор Захарыч, — всегда был беспутным, всегда умел за
добро злом платить.
Какая «бронза» хороша? Какая нужна жестокость? Заратустра говорит: «Что такое
добро,
и что такое
зло, этого еще не
знает никто — разве только творящий. А это — тот, кто творит цель для человека, кто дает земле ее смысл
и ее будущее. Этот впервые творит условия, при которых что-нибудь становится
добром или
злом».
— Да
и вы думаете так же. Для маленького
зла вы слишком большой человек, как
и миллиарды слишком большие деньги, а большое
зло… честное слово, я еще не
знаю, что это значит — большое
зло? Может быть, это значит: большое
добро? Среди недавних моих размышлений, когда я… одним словом, пришла такая странная мысль: кто приносит больше пользы человеку: тот, кто ненавидит его, или тот, кто любит? Вы видите, Магнус, как я еще несведущ в человеческих делах
и как я… готов на все.
Но «
добро» не
знает другого способа победы над «
злом», как через закон
и норму.
Евангелие не хочет
знать, что есть раса
добрых, идущих в рай,
и раса
злых, идущих в ад.
Правда, скажут, что ад есть рок «
злых»
и «
добрые» не
знают этого рока, они свободны от него.
Второй образ ада создается теми, которые
узнали спасение
и почитают себя «
добрыми», он создан для «
злых».
Закон не
знает трагедии, он
знает лишь категории
добра и зла.